Слепой Агент [Последний долг, Золотой поезд] - Сергей Майоров

Литровую бутылку водки мы раздавили у него на кухне, закусывая солёными огурцами и запивая томатным соком. После второй или третьей стопки я начисто утратил связь с реальностью. Я что-то доказывал Мишке, а он хлопал меня по плечу и орал в ухо: «Все нормально, Ильич! Ну, я тебе говорю, что все нормально, ты понял?» Я не отвечал, продолжая бубнить своё и раз за разом наполняя ёмкости. Помню, что я бил кулаком по столу, Мишка ловил прыгающую посуду, а я кричал: «Я же опер! Понимаешь, я опер! Я не хочу на них работать! Не хо-чу! Их самих сажать надо. Но не могу, понимаешь, не могу! Мне ведь жить на что-то надо. У меня девушка есть, мы два года встречаемся, а пожениться никак не можем, денег нет… Они сами меня прогнали, сами!» Рыбкин опять бил меня по плечу, поправляя сползавшие с потного носа очки, и растерянно повторял: «Ну все, все. Хватит! Все правильно, Ильич, все нормально будет!» Потом были ещё какие-то разговоры, такие же содержательные, и я всплакнул под душевную песнь по радио.

Домой я шёл долго и путано, распахнув пальто и скользя по сугробам. С пустыря опять доносились какие-то крики, и я направился туда, горя желанием помочь слабым. Неизвестно, чем бы это благое дело закончилось, если бы я в очередной раз не провалился по пояс в сугроб. Пока выкарабкивался, крики стихли, и я, нарезав несколько кругов по соседним дворам, ввалился в квартиру. Я бы, пожалуй, уснул за развязыванием шнурков, но звонок телефона заставил меня допрыгать на одной ноге до тумбочки и схватить трубку.

— Да! Я вас слушаю, говорите.

Молчание.

— Але-о! Говорите! Или будем молчать? Тогда молчите, я вам тоже не скажу ни слова.

— Ты опять пьяный?

Наталья. Ну почему она не позвонила днём?

— Да, пьяный. А что, нельзя? Не надо меня учить…

— Господи, да кто тебя учить-то будет? Посмотри на себя!

Я положил трубку, опустился на пол и потёр виски. Квартиру безумно штормило, а люстра вообще выделывала на потолке нечто невообразимое.

Не надо меня учить. Я сам знаю, как мне поступать.

На следующее утро я сидел в кабинете Красильникова, пил кофе и в основном молчал, тогда как Антон болтал, не переставая. На душе у меня было мерзко, голова разламывалась, ныл желудок, а во рту, по выражению Рыбкина, словно кошки нагадили. Пытаясь утром удержать трясущимися руками бритвенный станок, я дважды глубоко порезался.

Хлопнула металлическая дверь, кто-то поздоровался с секретаршей, и к нам вошёл мужчина лет сорока пяти в хорошо сшитом тёмно-сером костюме. Среднего роста, широкоплечий, с внешностью спортсмена, давно бросившего тренировки, но сохранившего былые навыки. Двигался он легко и бесшумно, смотрел уверенно и слегка устало, как человек, много всего повидавший и не склонный к скороспелым решениям. Знающий цену всему. Даже тому, что не продаётся.

— Знакомьтесь. — Красильников поднялся из-за стола. — Браун Федор Ильич. Сергей Иванович Марголин.

Мы обменялись рукопожатием, и Марголин сказал:

— Наверное, удобнее будет переговорить у меня. Ни у кого нет возражений?

Возражений не было. Антон даже вздохнул с облегчением. А мне было всё равно.

— Тогда мы пойдём, Антон Владимирович, я позвоню. Вечером.

На улице, прямо у входа, стоял тёмно-серый БМВ седьмой серии. Марголин отключил сигнализацию и уже взялся за ручку водительской двери, но остановился и задумчиво посмотрел на меня.

— Водишь?

— Немного. Только вот прав нет.

— Не страшно. Садись, посмотрим.

Доверить мне в таком состоянии дорогую машину мог только человек решительный и хладнокровный. Я посмотрел на Марголина с уважением и полез за руль. Устраиваясь в кресле, я ощутил вполне понятное волнение — шофёрский опыт у меня был небольшой: учился ездить я на УАЗе да на расшатанной оперативке нашего отделения.

— Куда ехать?

Он назвал адрес, и я, трижды как бы сплюнув через левое плечо, тронул автомашину с места.

Доехали мы без происшествий, но, выключая зажигание, я почувствовал, что весь обливаюсь потом. Марголин улыбнулся одними губами, почти незаметно, и сухо сказал:

— Неплохо. Только уверенности не хватает. А с правами что у тебя? Отобрали или вообще нет?

— Вообще нет. Я же нигде не учился.

— Самоучка, значит. Ладно, решим!

Мы поднялись на восьмой этаж обычной жилой «точки». Дверь в квартиру была самая примитивная, картонно-дерматиновая, правда, за ней оказалась ещё одна, металлическая. Квартира была трехкомнатной, и я сразу обратил внимание на покрывающий стены, пол и потолки звукопоглощающий материал, закрытые жалюзи на окнах и минимум мебели. Двери двух комнат были плотно закрыты, а в третьей, куда мы зашли, стояли пустые письменные столы, два выключенных компьютера и огромный, прикреплённый к полу сейф. Марголин включил свет, уселся на один из столов и махнул рукой на ближайший стул. Я сел, оказавшись намного ниже его. Старый приём. Иногда довольно эффективный.

— Я возглавляю отдел внутренней безопасности, — без предисловий начал Марголин. — И хочу забрать тебя к себе. Я посмотрел все тесты и досье, которое на тебя собрали. Ты мне годишься. Ответа сразу не жду. Минут пятнадцать у тебя есть.

Я молчал. Напор Марголина меня ошеломил. Не нравилось, что он упомянул про какое-то моё досье.

— Чем занимается отдел — в общих чертах тебе, конечно, и так понятно, а больше пока знать и не требуется. Есть некоторые ограничения, зато и платят побольше. Первоначально зарплата твоя будет около семисот долларов. Может быть, только первый месяц, пока я не разберусь, чего ты стоишь в деле. Естественно, и премии есть, это — за отдельные успехи.

— Какие ограничения?

— Вся работа замыкается на меня. От меня получаешь задание, мне отчитываешься за результат. Мне и только мне. Никто другой и близко свой нос совать не должен. Это первое. Второе — никто, вообще никто не должен знать, где ты работаешь. Это в твоих же интересах. Официально ты будешь состоять в резерве, потом, возможно, переберёшься на какую-нибудь непыльную должность в какой-нибудь отдел по связям с прессой. Никто, даже подруга твоя, не должен знать, чем ты занимаешься. Причины этому есть, сам поймёшь, когда втянешься. Ни с кем другим из отдела, кроме меня, контачить не будешь. Такое у нас правило. У каждого своя линия или своё задание, и если не будет крайней ситуации, все вместе мы никогда не встречаемся. Пока, слава Богу, такого не бывало.

Я думал. Думал, насколько могла этим заниматься моя несчастная больная голова. Меня подмывало согласиться немедленно, но я всё-таки тянул время, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Я почему-то считал, что отдел внутренней безопасности — это святая святых любой организации такого уровня и непроверенного человека с улицы звать туда не должны.

— За комплектацию и работу отдела отвечаю я. Один. Я решаю, кого мне брать, а кого нет. У меня свои принципы.

Видимо, что-то произошло с моим лицом — в последнее время все кому не лень легко угадывали мои мысли.

— Отдел наш состоит из таких, как ты, бывших оперов. Как ни крути, такой опыт нигде больше не получишь. У тебя самого опыт невеликий. Есть у нас один подполковник, так у него за спиной восемнадцать лет работы в розыске, и на пенсию он ушёл всего-то пять месяцев назад, достаточно успел потрудиться при нынешнем бардаке. Тебе этого, конечно, не хватает, но задатки хорошие. Я серьёзно говорю, это и специалисты наши отмечают, и моё личное мнение. А ему я больше всего доверяю. Думаешь, почему я тебя за руль посадил?

Я молчал. Если честно, предложение мне сразу понравилось: такая работа по мне. И Марголин мне нравился. Спокойный, уверенный мужик. Чувствуется, что дело своё знает крепко. Интересно, кем он раньше был? Явно не из наших, милицейских, хотя и здорово похож на моего бывшего начальника — и внешностью, и поведением.

— Скажу ещё одну вещь… Кстати, если хочешь — кури, не стесняйся, вот пепельница.

Он подождал, пока я достану из кармана пачку «Мальборо» — остатки вчерашнего торжества, внимательно наблюдал, как я прикуриваю.

— Скажу тебе ещё одну вещь. Важную. Во время стажировки у тебя конфликтов ни с кем не было?

— С наставником.

— С Аркашей? Ну, я не это имею в виду! Он ни с кем ужиться не может. Понимаешь… Охранная фирма — организация… сложная. Особенно такого уровня, как наша. Бывают случаи, когда мы оказываемся попросту прослойкой между милицией и бандитами. Контакты у нас есть и с теми, и с теми. Мы должны соблюдать нечто вроде нейтралитета, есть своего рода соглашение, неписаное, конечно… Это я к тому, что народу у нас много всякого болтается. И много таких, с кем вообще никаких дел иметь не хотелось бы, но приходится, и никуда от этого не денешься. И представь себе ситуацию, когда ты лоб в лоб сталкиваешься с кем-то, кто имел с тобой дело в твоей, так сказать, иной роли. И питает к тебе, мягко говоря, не самые дружеские чувства. Есть ведь такие? Я не мелкого воришку имею в виду.